Споры о прошлом убивают надежду на будущее
С той стороны на моём окне
Из моих нелепых фантазий
Нарисуй свои глаза, напомни мне

     Сочельник. Утром и вовсе настанет светлый праздник Рождества. А он сидит в гостиной факультета и мучает виолончель. И ему самому кажется, будто бы стук его пальцев о струны совпадает со стуком его сердца. То чаще. То реже. В чем же дело? Он – один на один в гостиной с Аделиной Паркинсон. Родерик Демьен Монтегю робеет? Не поверите.
     Их общение напоминает что-то абстрактное и непонятное. Они то мило перекидываются парой фраз в гостиной, то разбегаются по углам, после обсуждений скандалов их семей. Монтегю и Паркинсон не ладят, это знает каждый. Но Родерику давно надоело жить в этом невообразимом шаблоне. Он вырывается из него год от года. И в этот раз, к тому же, он не намерен отступать.
     С Аделиной они познакомились не так давно на очередном собрании Клуба Слизней. Точнее, знать-то они знали кто есть ещё с начала учебы, он со своего второго курса, она – с самого первого. Он – благодаря своей сестрице, что не воспылала любовью к представительнице дома Паркинсон с первой секунды; она – от какой-то старшей подруги, что всегда сидит с ней на уроках. Около четырех-пяти лет они держались на расстоянии друг от друга. Она – из благоразумия, он – потому что просто не хватало времени. И вот он увидел ее на собрании, они сидели друг напротив друга. Он не сводил с нее глаз весь ужин. Она старательно отводит взгляд и избегает разговора. И так происходит каждый раз при их встрече.
     И вот она сидит в гостиной и читает какую-то книгу. Вроде бы, ей совсем не мешает его «пиликание». Надо сказать, что Родерик весьма умело управляется с виолончелью. В этом его не попрекнешь. Она изредка убирает прядь волос за ухо, отчего Монтегю вечно сбивается и фальшивит, морщась в последствии. Он словно околдован ей. А она его не замечает. Кажется, что она не замечает вообще ничего вокруг. Ни того, как за окном мягко ложится на землю снег, ни того, что гостиная давно опустела и остались только они вдвоем.
     И вот она захлопывает книгу, отчего Монтегю будто бы просыпается от какого-то дурманного сна. И начинает торопливо расслаблять смычок. Он не убирает виолончель в чехол, все давно привыкли, что инструмент Монтегю стоит себе тихонько в уголке, никто его не трогает из года в год. Виолончель была поспешно отставлена к стене, а сам же Родерик устремился навстречу к девушке. – Что читала? – произнес он, стараясь скрыть волнение, что подступало к горлу. Дело в том, что раз от разу ему все сложнее подобрать слова для начала разговора с Аделиной. Она, кажется ему, настолько старается избежать его, что ему приходится подключать всю свою фантазию. – Почему ты не уехала домой?
     Этот же вопрос каждый задавал ему, завидев нашего героя в коридорах школы. Монтегю ездил домой каждый год. Но не в этот раз. Он стремился остаться в школе. Сбежать от безумства, что творится дома. От отца, что постоянно пишет ему, что Паркинсон ему не ровня, что он убьет его, если узнает, что он якшается с дочерью врага. Сам же Монтегю-младший, лишь усмехался и остался в школе на Рождество, отправив к семье лишь младшую сестру.
     Он смотрит на нее своими глазами непонятного цвета, вроде бы зелеными, а вроде бы с примесью, будто бы выпрашивая помилования для самого себя. Будто бы без слов умоляя не сбегать от очередного разговора. Родерик устает от семейных войн и баталий каждый божий день. И ему хочется просто строить свою жизнь как придется, а не как захотят Монтегю.
     Часы у стены пробивают половину двенадцатого. Полчаса и наступит самый светлый праздник в Английской истории. А он, возможно, проведет его в кровати. Может, выпьет немного огневиски, что припрятал с прошлой поездки домой, чтобы развлечься. Собственно, как-то так.
     Рука его тянется вперед и он убирает прядь волос Аделины ей за ухо. Ладонь задевает нежную кожу девушки, а Родерика будто ударяет молнией. Он невольно улыбается, но как-то скомкано. Будто бы силясь. Слова останавливаются где-то в горле. Много прекрасных слов, что он хотел бы ей сказать каждый день, а может и что-то особенное, что он приберег для Рождества. Он лишь виновато щурит глаза, переводя взгляд с лица Аделины на потолок. – Омела, - только и произносит он, улыбаясь.

Отредактировано Roderick Montegue (7 августа, 2012г. 20:36:26)

Не каждая зима радует англичан снежной и рождсественской погодой. Вот осенью и дождями – всегда пожалуйста. Грозу? Вам сколько завернуть? Пару сотен грамм грома? Всегда пожалуйста. А вот что касалось снега – это было настоящее счастье, если с неба начинали сыпаться крупные пушистые хлопья. Самым чудесным же было, если снег выпадал именно под светлый праздник Рождества.
     Рождество – прекрасный и светлый праздник, в который окунается каждый житель Великобритании, да и всего Соединенного Королевства в целом. Не обязательно быть магглом, чтобы прочувствовать все прелести этого праздника. Ровно как и не обязательно быть волшебником, чтобы получить от этого праздника самое волшебное наслаждение. Любой в Англии радуется как ребенок, получая подарки, вскрывая их шелестящие упаковки, стараясь угадать что же внутри.
     В Хогвартсе многие на Рождество уезжают домой. Мало кто остается в стенах замка. Разве только те, кому не к кому поехать, кто не ладит с родителями или опекунами, но таких в Хогвартсе меньшинство. Но все равно находятся и такие. Сам Родерик, в этом году, отправил к семье лишь Элизу, чтобы избежать извержений отцовского вулкана прямо за столом. А заметив, что Аделина не очень-то и собирает чемодан домой, он и вовсе только более утвердился в своем решении.

Волшебной, нежной россыпью
летела пыль, и я ее поймал.
Руками трогал бережно,
но всю, всю я потерял.

     Он стоял напротив девушки и чувствовал себя ужасно неловко. Каждый раз, завидев ее, он старался завязать разговор, заговорить, найти наконец-то отклик в ее сердце. Но каждый раз Родерика Демьена Монтегю постигала неудача. Аделина усиленно избегала его, отвечала общими фразами. Все их разговоры по сути своей были пусты, безлики, почти прозрачны. Надо ли говорить, что молодой человек надеялся это когда-нибудь да изменить. Может быть, конец Сочельника – идеальный момент для этого?
     Она ответила ему. Не просто общими фразами, предложениями, не таящими за собой ничего. А ответила по сути, исходя из ситуации. Назвала книгу. Родерик невольно улыбнулся. – Я читал ее в прошлом году. Мне кажется, она стоила времени, проведенного над ней, - произнес он, смотря своими неизменно зелеными, но совершенно непонятного оттенка, глазами, прямо в глаза девушке. Они стоят друг напротив друга в небольшой, но просторной гостиной. И у нее уже нет возможности убежать. Скрыться. Спрятаться в толпе одноклассников, как она любила делать прежде.
     Когда она заговорила о том, почему не поехала домой, губы Родерика в очередной раз посетила улыбка. Не такая улыбка, которая может сиять на лице ничего не понимающего человека. А самая настоящая. Искренняя. Он ведь прекрасно понимал. Каждый его приезд домой в течение пары последних лет представлял собой нечто подобное. Вечные споры за столом. И никуда от них не деться. Только еда и спасала. И бабушка. Бабушка Трэверс, та, что поддержала его, когда он, вопреки желаниям отца оказался на факультете Райвенкло. – Ты даже не представляешь, как я тебя понимаю, - произнес несмело Родерик. – Рождество в моей семье – что-то подобное. И я тоже сдался в этом году, решил не бороться за столом.
      Она рассказывает ему про омелу, а он невольно вспоминает, что же обычно происходит под этим чудесным растением, которое пусть и считают сорняком, каждый год на Рождество. Ах, как бы он мечтал поцеловать ее. Сейчас или минутой позже. Когда угодно. Но она каждый раз и говорить-то с ним боится.
     Она пятится от него, и Родерик, несмело, но все же, делает пару шагов вновь ей навстречу. Он не хочет, чтобы она вновь сбежала от него. Он ведь чувствует, что что-то между ними есть. Что между ними будто бы летают наэлектризованные шары. Воздух трещит, электризуется, как во время столь нелюбимой им грозы. – Не избегай меня, ma Adeline, - произносит он ее имя на французский манер. – Пожалуйста, хватит бегать от меня. Меня не стоит бояться!
    Он протягивает руку и касается ее ладони своими пальцами, пытаясь остановить девушку и не отпустить никуда. По коже пробегает очередной разряд, отчего Родерик прерывисто вздыхает. – Adeline, я не могу уже бегать за тобой, пытаясь разговорить тебя, - и он замолкает. Не самый удачный разговор для Сочельника. – Вот, - произносит он, извлекая из кармана мантии небольшой сверток. – Я не был уверен, что мы увидимся в Рождество, да и сейчас не уверен, учитывая, как ты любишь от меня прятаться. Поэтому, с Рождеством, - улыбнулся он, протянув сверток с Омниоклем, который купил для Аделины в Хогсмиде. Штука эта дорогая, но Монтегю хотелось почем бы то ни стало, привлечь наконец внимание девушки.

Родерик Демьен Монтегю всегда добивался всего, чего хотел. Он всегда получал все, что ему заблагорассудится с быстротой молнии. Но, как мы видим, бывали в его жизни ситуации, из которых победителем он отнюдь не выходил. Ему приходилось бороться с этим каждый раз, каждый божий день.
     Каждый раз, завидев Аделину в коридоре он бросал даже лучшего друга и устремлялся к ней, чтобы переброситься парой фраз. Чтобы попробовать найти к ней подход. - А может сегодня? -  каждый раз вертелось в его голове. - А может сегодня она сменит гнев на милость и заговорит со мной другим тоном? Улыбнется мне? – Но каждый раз этого не происходило. Да и, к тому же, вокруг нее всегда были подружки, за которых она пряталась при любом удобном случае.И Родерик оставался с носом. Но в этот раз все могло измениться. Они – тет-а-тет. Большинство студентов уже спит в своих кроватях. Ей некуда бежать, не за кого скрыться. – А может сегодня?

Храня в себе любви огонь,
Я превратил себя в вулкан.
Копил эмоции, тебя
Держал внутри, не выпускал.

     Тепло двух соприкоснувшихся рук. Это самое чудесное чувство на свете. До этого Родерик ни разу не посмел прикоснуться к Аделин. Но сегоднся он наконец-то набрался храбрости и решил во что бы то ни стало изменить ситуацию, что сложилась между ними. Что складывалась из года в год. Но, кажется, что на него самого это подействовало не так, как он ожидал. Он и сам был потрясен удивительным чувством, что проскочило по его телу. Он чуть сильнее сжал руку девушки. – Не отворачивайся, Adeline, прошу тебя.
    А она просит не произносить ее имя на французский манер. – Почему? Это ведь так прекрасно, - произносит он, не понимая. Не понимая почему она каждый раз убегает от него. Он многого не понимает в ней. Но ему все равно. Он готов разбираться, копаться в ее душе, если только она ему позволит.
     - Я не могу не бежать за тобой, Аделина, - произносит Родерик, наблюдая за тем, как девушка аккуратно берет сверток и разворачивает его. – Я каждый раз надеюсь, что ты сменишь гнев на милость, что ты заметишь, что я не такой, как вся моя семья. Ты ведь поэтому от меня бежишь. Какая разница, какие несогласия у наших отцов, можно ведь не обращать на это внимания. Я ведь воспринимаю тебя не обращая внимания на твою семью, - выпаливает он. Он так долго хранил все свои мысли в себе. Так долго копил все это. Рядом с чувством, что трепетно охранял в своей грудной клетке, не позволяя сестре добраться до него и разрушить его своими разговорами.
     - А ты, ты бегаешь. Каждый раз убегаешь. А я не могу остановиться, я следую за тобой, пытаюсь понять за что ты так со мной, - он виновато улыбается. Не лучший разговор для Сочельника. Стрелка часов стремительно приближается к полуночи, а к этому времени стоит оставить все ссоры позади. Ведь в светлый праздник Рождества кругом должен царить мир. Тепло. Понимание.
     - Конечно же ты можешь, Аделина, - произносит Родерик, положив руку на сверток, легко касаясь ее руки и толкая ее же руки к ней. – Ты обязана принять его, пусть хоть что-то от меня тебя достигнет, - горько усмехается он. – Раз уж мои слова тебя не достигают, пусть Омниоколь. К тому же, я слышал, что ты его давно хотела, - признается Родерик в мотиве своих действий.
     - Я хочу, чтобы ты поняла, что я не причиню тебе зла, Аделина, пойми это. Я слишком сильно уважаю тебя, слишком сильн.., - голос срывается, отчего Родерику приходится откашляться. Чертова зима. Наверняка подхватил простуду. А может это от волнения. – Слишком сильно хочу быть ближе к тебе. Не отталкивай меня, пожалуйста, - он осторожно, пальцами обеих рук, касается ее запястий, оплетая их, стараясь задержать ее у себя.

Отредактировано Roderick Montegue (9 августа, 2012г. 13:28:05)

Швыряя ярко в небеса
Обломки пепельных камней,
Огонь и кровь, взорвался я
И разлетелся по земле
     Они стоят напротив друг друга и ведут совершенно абстрактные, не понятные даже им самим разговоры. Их диалоги - обрывчатые, они не могут ничего доказать друг другу, но до боли в костях стараются это сделать. Вся ситуация выглядит до безобразия странно. Шестнадцатилетний юноша и пятнадцатилетняя девушка ведут философские диалоги, стараются показать себя несчастными и доказать, что их никто не понимает.
     Все бы ничего, если бы этими двумя персонажами не являлись Родерик Монтегю и Аделина Паркинсон. Эти двое никогда не ладили, никогда особо не разговаривали. Но сейчас они стоят под веткой омелы и отнюдь не заняты тем, что скоро Рождество. Странные они, скажете вы. Да, они не самые обычные волшебники. Хотя, учитывая, что никто из них до этого не прыгал в пучину чувств, все становится вполне себе понятно.
     И его разрывает от того непонятного чувства, что переполняет его вот уже полгода, с того самого момента, как он оказался напротив нее за столом Слизнорта. Учитель трещал без передышки, а ученики старались сами развлечь себя. И Родерик блуждал взглядом по студентам, в поисках собеседника. И он увидел Аделину, что смущенно убирала прядь волос за ухо и старательно отвела взгляд, когда он обратился к ней с какой-то пустяковой просьбой.
     Он не может побороть свое желание привлечь ее внимание, желание заговорить с ней, обратить на себя ее внимание, перетянуть его на свою сторону. – Не беги от меня, пожалуйста, - произнес он, чуть сжимая ее запястья, стараясь тем не менее не причинить Аделине боли. – Я не сделаю тебе ничего дурного, Аделина, - почти с отчаянием произносит он. Над ними снова нависает тишина и им обоим прекрасно слышно, как тикают часы, что отмеряют последние минуты до светлого праздника Рождества.

Теперь я - пыль в тумане, облаках
Волшебной россыпью лечу к тебе.
Руками нежно собери меня,
Прижми к груди, останься насовсем.
     Его имя, произнесенное ее губами и ее голосом, кажется, будто бы оно заняло свое законное место. Ему нравится слышать, как она выдыхает его, его бы воля и он бы слушал это вечно. – Пойми меня, Аделина, - произносит он после долгого молчания, после томительных секунд, что они стоят посреди гостиной под злополучной веткой омелы. – Пойми меня, я не хочу вечно за тобой бегать, я хочу убирать твои волосы тебе за ухо, слушать как ты выдыхаешь мое имя, видеть тебя и не бояться, что ты снова убежишь от меня, скрывшись за однокурсниками, - голос его немного дрожит и кажется ему самому таким громким в этой тяжелой тишине, посреди которой они стоят. Тишина эта кажется почти осязаемой: она давит ему на плечи, кажется, разрывает его пальцы, стремясь выпустить Аделину из заточения.
     -Дай мне шанс, Аделина, - произносит он вновь, разрезая тишину своим чуть хрипловатым голосом. – Дай мне помочь понять тебя, я ведь могу тебе помочь, ты ведь знаешь это не хуже меня! – руки его тянут ее вперед, сокращая дистанцию между двумя школьниками, один из которых так несмело и так нелепо признается в чувствах, что жгут грудную клетку изнутри.
     Часам будто и вовсе надоело. Громкий их бой разносится по пустой гостиной, в которой единственным источником света давно служит полу потухший камин. Один удар, два удара, три удара. Наступает светлый, самый светлый праздник на свете. – Омела, - тихо проносится в его сознании. Родерик осторожно притягивает Аделину к себе, стараясь не спугнуть ее и, наклоняясь над ней, будучи выше ее, осторожно касается ее губ своими. Сознание застилает сладостный туман. Даже если она и оттолкнет его в следующее мгновение – он успел почувствовать вкус ее медовых губ.

Отредактировано Roderick Montegue (9 августа, 2012г. 21:42:26)