Толстые веревки плотно обхватывали тонкие запястья, врезаясь в кожу при каждом малейшем движении. Она попыталась было хоть немного ослабить их, но лишь стерла руки в кровь, так и не добившись результата. Ее связали очень крепко, по рукам и ногам, и приволокли в темницу, словно какого-то зверя, бросив к дальней стене, а после закрыли решетку на три поворота ключа. Связанная, запертая - она все еще представляла для них опасность: проходившие мимо селяне, которых она могла видеть через маленькое вырезанное в стене окошко, намертво забитое железными прутьями, едва смотрели в ее сторону, а встречаясь с ней глазами тут же прибавляли шагу и скорее спешили по своим делам. Матери говорили детям, что от взгляда ведьмы могут выпасть все зубы и вырасти горб, старухи проклинали весь ее род и ее саму, желая вечность гореть в пламени на том свете, а мужчины грязно ругались, проходя мимо, но так же, как и малые дети, боялись смотреть ей в глаза.
Она пыталась считать дни, но быстро сбилась: от вечной жажды и сковывающей зудящей боли мысли темноволосой путались, и порой ей казалось, что все происходящее лишь длящийся нескончаемый кошмар, от которого она никак не может очнуться. Но стоит немного подождать и затем, когда она проснется в своей мягкой теплой кровати, мир снова будет прежним, и в нем она будет счастлива еще больше, чем была до этого, не познав лишения и сырость одинокой камеры. За все время к ней приходил только священник. Он приложил крест к ее лбу и начал читать молитву, изгоняя злые силы из тела юной девицы, которая, по его словам, некогда была чиста и невинна. В первый раз Кристанна принялась умолять священника освободить ее, клялась в своей невиновности и в том, что не имеет никакого отношения к колдовству и тому проклятью, что легко темной тенью над их маленькой деревушкой, которая всегда была ей домом. Она умоляла его на коленях, хватаясь слабыми руками за длинные темные одежды мужчины и слезно заверяла в чистоте своих помыслов. Она просила если не спасения, то хотя бы воды. Воду ей принесли, в небольшой глиняной чаще, а вот спасения она так и не дождалась. Священник все так же читал молитвы, а между ними говорил ей, что это злой дух владеет ее телом и языком, заставляя отрицать свою вину. Служитель церкви приходил к ней каждый день, но вскоре Кристанна перестала его умолять, поняв всю бессмысленность своих речей: он приходил к ней не для того, чтобы выяснить виновна ли она или нет, - это решили прежде, вынеся приговор без ее участия, не дав темноволосой девушке ни слова в свою защиту, - он приходил для того, чтобы попытаться очистить от скверны ее душу, но сам едва ли верил, что это возможно. В конце концов, его монотонные речи стали ее раздражать: она смеялась над его молитвами, бросала в сторону священника гневные слова и вскоре тот перестал приходить, оставив ее наедине с демонами.
Так и не дождавшись суда, Кристанна начала ожидать казни. Она была еще совсем юна, только прошлой весной ей исполнилось шестнадцать, но совсем не была наивна и быстро поняла чем закончится ее пленение. Они собирались убить ее, читая свои языческие молитвы над ее мертвым телом, а ее вырезанное сердце, сочащееся теплой кровью, они бросят в огонь, чтобы тот очистил деревню от злых духов и от колдовства, которое уносило жизни скота и маленьких детей. Они хотели найти свое спасение в ее смерти, и не собирались отказываться от этой возможности из-за такой малости, как честный суд над той, кого они обвинили в колдовстве. Что бы она ни говорила, как бы себя ни вела - она была заранее виновна в их глазах, потому что селяне хотели спасения, какую бы цену за это не пришлось заплатить.
Первые лучи рассветного солнца пробивались в ее темницу через грубо выкованные железные прутья: единственный свет, который бывал в ее сырой камере за весь день. Раньше в эту клетку сажали только самых отъявленных преступников, которые водились в их деревне; на ее памяти их было всего трое: один прибил свою жену, другой украл скотину у соседа, а третий взял силой дочь священника. Всех их затем предали мучительной смерти, кроме первого, который был оправдан. А теперь в этой темнице сидела она, разделяя скромную подстилку из соломы с мышами. Этой ночью она сумела ненадолго забыться сном, где вновь была свободна и могла вдыхать свежий запах леса после дождя, пока чьи-то грузные шаги не вернули ее к реальности. Послышался скрежет ключа в замке, и дверь ее темницы с противным скрипом открылась: ее сонную, даже не сопротивляющуюся, поставили на ноги, а сверху накинули длинный черный плащ с большим капюшоном, из-под которого был виден только каменный пол тюрьмы и больше ничего. Натянув веревки, связывающие ее руки, ее поволокли куда-то прочь из камеры, и Кристанна поняла - время пришло.
Несколько голосов говорили тихо, чтобы она не услышала, и сбивчиво. Кажется, даже спорили о чем-то и все продолжали вести ее куда-то. Они шли долго, уже должны были оставить позади ее родную деревню, и вскоре темноволосая осознала, что давно не слышит голосов, решающих ее судьбу. Все они стихли, смолкли, остались далеко позади, в деревне, и сейчас по тропинке, рядом с ней, шагает лишь одна пара ног. Множество вопросов родилось в ее голове, но она не решалась озвучить их вслух, да и значат ли что-нибудь ответы, когда ее участь давно известна - ей суждено умереть.
Они остановились внезапно, видимо для того, чтобы дать ее ослабевшим ногам немного отдыха: чьи-то руки заставили ее присесть на мягкую траву у толстого ствола дерева, а затем резко стянули с головы капюшон. Яркий солнечный свет ударил в глаза, впервые за все те бесчетные дни, которые она провела взаперти. Кристанна сощурилась, пряча лицо в руках, но затем, чуть попривыкнув, подняла голову, чтобы осмотреться. Они были в лесу, не в тех местах, где она обычно собирала грибы и ягоды, но все равно здесь было красиво. Поразительно красиво: Кристанна с небывалось благодатью, разливающейся по истощившемуся и замученному сердцу, разглядывала сочную зеленую траву, вдыхала запах деревьей и любовалась красотой темных ягод ежевики, растущих неподалеку. Какими сладкими, должно быть, они окажутся на вкус. Но темноволосая не посмела наклониться к кустарнику, чтобы сорвать ягоды - прямо перед ней стоял тот, кому суждено было стать ее палачом. Она могла разглядеть растоптанные коричневые сапоги и отточенное лезвие топора, что был у него в руке. Медленно, словно опасаясь того, что может увидеть, она подняла свои глаза, - неестественно синие, глубокие, словно море, о котором она читала только в книжках, - чтобы встретиться взглядом со своей будущей смертью: - Значит, это будете вы? Вы убьете меня?

Вдалеке пели птицы, вознося весть о ее скорой смерти до самых небес. Вот бы ей обрести их крылья - крепкие, с бурыми перьями, - чтобы воспарить ввысь и улететь как можно дальше от охотника и от той деревни, где ее решили предать смерти без суда и права на защиту. Чувство зависти никогда не владело темноволосой прежде, но сейчас оно острым лезвием вспороло ее грудную клетку, точно так же, как это должен был сделать охотник для того, чтобы затем принести ее истекающее кровью сердце в деревню и предать его огню под дружные молитвы селян. Будет ли Джошуа молиться так же отчаянно, как они все? Возьмется ли он с ними за руки и будет ли рад избавлению от темных сил? Ведь только он один из всех будет знать истинную цену спасения.
Но вместо вкуса свободы и чистого голубого неба, ее ожидало только остро заточенное лезвие топора, вид которого завораживал настолько, что она едва могла отвести взгляд. Подумать страшно сколько жизней отняло это тяжелое орудие, и теперь настало ее время. Кристанна утешительно подумала о том, что смерть ее, должно быть, будет быстрой и почти безболезненной: охотник хорошо наточил свой топор, и наверняка не раз использовал его в деле, чтобы приноровиться убивать с одного удара. Многим суждено умереть куда более ужасной смертью, чем ожидает ее: слабое человеческое тело страдает от болезней, умирая слишком медленно, чтобы успеть попросить богов забрать их к себе; других калечит неосторожность и отвары знахаря лишь мучительно оттягивают неизбежное; и, наконец, остаются те, кто становится жертвой куда более безжалостных убийц. Так стоит ли ей сейчас роптать на несправедливость жизни, когда она дарует ей такую легкую смерть? Если кому-то и суждено будет заплатить за те несчастья, что творились в деревне, то цена Кристанны не самая высокая. Наоборот - она даже гуманна.
- Да, я... я благодарна за это, - неуверенно ответила девушка, все так же опасливо взирая на своего убийцу. Она не знала почему он упомянул именно кузнеца, но сочла, что тому и правда не стоило вверять топор вблизи нее. Она знала кузнеца с детства: он славился на много миль вокруг своим мастерством, и отец темноволосой часто наведывался к нему. Высокий, сильный мужчина вселял в нее робость и в то же время уважение, и пока отец разбирался с делами, она нередко играла с его детьми. А затем они выросли и все изменилось. Старший сын кузнеца сватался к ней в прошлую осень: сперва он дарил ей цветы, собранные в поле, и настойчиво звал на прогулки, хотя Кристанна ни разу не дала ему повод. Так продолжалось несколько месяцев пока он, набравшись смелости, позвал ее замуж, обещая заботиться о ней до конца своих дней. Старший сын кузнеца был хорош собой и не хуже отца владел мастерством кузница - этого было бы достаточно для многих девушек в деревне, но Кристанна знала, что тот так же дружен с выпивкой и нередко ввязывался в драки. Она отказала ему, постаравшись сделать это как можно мягче, но тот продолжал еще месяц ходить к порогу ее дома, крича о том, что не смыслит своей жизни без нее. Это прекратилось в тот день, когда выпал первый снег - сын кузнеца пропал, а через несколько дней его тело нашли в реке. Говорили, что он решил утопиться от горя. Или от спиртного - никто так и не разобрал. Да только кузнец с тех пор стал мрачнее тучи и всегда провожал Кристанную недобрым взглядом, стоило ей попасться ему на глаза. Определенно, она не хотела, чтобы вместо охотника топор в руке держал кузнец, иначе ее тело потом невозможно было бы предать ни земле, ни огню.
- Пожалуйста, дайте мне еще немного времени, - просит она, замерев на траве и стараясь не думать о том, что каждое ее движение, каждый вздох может оказаться последним. - Пожалуйста, еще совсем чуть-чуть.
Она буквально чувствует как крепче сжимается рука охотника на рукояти топора, а после тот сдержанно кивает, позволяя ей жить еще несколько минут. Отчего-то ей показалось, что мужчина так же не желает приближать тот момент, когда ему придется опустить холодное лезвие на ее тонкую шею. Наконец, когда ее глаза привыкли к яркому свету, Кристанна смогла лучше разглядеть своего палача: она не раз видела его в деревне, хоть им и никогда не доводилось общаться. Ее палач оказался весьма хорош собой: высокий, статный, с волосами цвета спелой пшеницы - наверняка он лишил сна многих девушек, когда был чуть моложе, и обрек их на страшное горе, когда не стал на них жениться. Те вышли замуж за других, но при свете полной луны снова и снова вспоминали образ широкоплечего охотника с сильными руками, которому могли бы отдать не только свое девичество, но и свою жизнь. Кристанна же подумала о том, что тому не от легкой жизни пришлось обзавестись топором и стать охотником, забирая жизни тех, кто окажется менее сильным и ловким. Таких, какой была она. За все время, что они провели в лесу, темноволосая ни разу не помыслила о побеге: ее тело было слишком слабо, а руки по-прежнему сковывала грубая веревка - Кристанна попробовала было вновь ослабить ее, но результат оказался прежним, утешало только то, что скорая смерть дарует ей свободу от всякой боли. Но если бы ей и удалось вырваться и побежать, то охотник непременно вскоре настиг бы ее, а вслед за ним и острое лезвие его топора, которое бы, возможно, пришлось не ровно по линии шеи, что расстраивало ее даже больше, чем перспектива быть убитой по всем правилам. Нет, она попросила несколько минут жизни не для того, чтобы бежать, а для того, чтобы попрощаться.
- Говорят, что умирать страшно, - произносит темноволосая, не желая молчать в последние минуты своей жизни. Отец всегда учил ее хорошим манерам, а по ним девушка не должна быть разговорчива, но он никогда не упоминал как стоит себя вести с собственным палачом. Она и так слишком долго молчала, хранив все переживания в себе, чтобы теперь в темноволосой зародилось желание рассказать все, что было у нее на сердце, пусть и случайному слушателю. - Но это совсем не так. Скорее... это грустно.
Поняв, что смерть придет за ней чуть позже, темноволосая поудобнее устроилась на траве, несколько минут безмолвно всматриваясь куда-то в даль. Там, за верхушками деревьев, можно было разглядеть горы, за которыми она ни разу не была: говорили, что мир там совсем другой и будучи маленькой девочкой она всегда хотела посмотреть какой же он, этот другой мир. Но теперь ее желанию так и не суждено сбыться, а ведь в своей жизни она познала не столь многое, всегда полагая, что еще успеет. Время утекло сквозь пальцы, словно песок, и, оглядываясь назад, темноволосая сожалела о том, что у нее никогда не будет шанса совершить что-то действительно значимое. - Я никогда прежде не замечала каким прекрасным является мир, как красиво поют птицы и как приятен аромат цветов, - осмелев, темноволосая все же потянулась к кусту ежевики, сорвав несколько больших спелых ягод и тут же отправив их в рот. Сочный вкус показался ей самым замечательным из того, что она когда-либо пробовала и Кристанна прикрыла глаза от удовольствия, а затем, не утерпев, потянулась к кусту снова, на этот раз набирая сразу целую горсть ягод. - Мне жаль прощаться с ним, я бы столь многое хотела увидеть, узнать... Каким является мир за пределами нашей деревни и так ли огромно море, как о нем пишут в книгах. А еще мне бы хотелось познать неподдельное счастье и, - темноволосая немного смутилась и, опустив глаза, все же добавила: - И любовь. Говорят, это самое лучшее чувство на свете, самое чистое и прекрасное, но я так и не успела познать его... А вы? Вы когда-либо любили? - темноволосая повернулась к охотнику и протянула ему сорванные ягоды ежевики.