Чертовы, чертовы зелья...вот зачем работнику юридического отдела министерства выше ожидаемого по зельям? Она давно решила, что пойдет работать к отцу, но теперь все ее планы могли пойти прахом из-за этих идиотских колбочек, баночек, соцветий и всякой прочей дребедени. Она сидела около котла, и не могла понять ничего. Девчонка с трудом бы вспомнила свое имя,  и вообще блондинке казалось,что все что произошло за этот шальной месяц было в другой жизни. Что-то изменилось. Навсегда изменилось в ней. В далеком вчера осталось беззаботное детство, сожжены мосты к былым мечтам, и кто бы мог подумать, что ее принцем окажется именно гриффиндорец? Впрочем, у нее будет еще около сорока лет, в худшем случае, найти ответ на этот вопрос...
Она не жалела. Ни о том, что произошло, ни о том, что могло бы произойти, распорядись Судьба иначе. Блондинка слушала Терри, механически повторяя все то, что он говорил. Вот только с количеством засушенного клевера вышла беда. Она вообще не была уверена в том, что это был именно клевер. Монтегю  просто потерялась где-то между реальностью и сном. Ее душа, на какое-то время словно бы отделилась от тела и улетела в астральный полет...
Окрик МакЛаггена ее напугал. Нет, не так как пожиратели среди бела дня, но ощутимо, от чего она таки дернулась и все, что было зажато в девичьей ладошке машинально отправилось в котел.

Слизеринка не поняла, что случилось в следующий момент. Жидкость вспенилась, поменяла цвет с прозрачной, на серовато-зеленый, а потом...Бабах!- серый дым из-за которого нельзя было увидеть что-то дальше своего носа, заляпанная этой субстанцией мантия, стены кабинета и пол, а самое главное - Тибериус, не подававший признаков жизни. В пору было засмеяться. Видимо неприятности активизируются сразу, как только эти двое оказываются вместе в радиусе сотни метров.

Лиз осмотрелась. Ко всем злоключением прибавилось абсолютное незнание того, где, собственно говоря ее палочка. Хотя об этом она подумает позже. В конце-концом можно позаимствовать палочку Тибериуса. В его теперешнем состоянии он вряд ли сумеет возразить. В классе было темно, и Лиз, пришлось-таки включить свет. Катастрофа приобретала воистину вселенские масштабы, Мерлин даст, к утру они закончат уборку учиненного ею бедлама.

Нет, она, конечно знала, что чужая палочка может плохо слушаться. Как знала и то, что врядли ей кдасться сразу оживить гриффиндорца, ну, без потерь всмысле. Но вот к такому она явно не была готова. -Enervate, - вторая попытка была не лучше первой. Полный провал. А значит у нее появилась еще одна проблема, серьезнее, чем взорванный котел и разгромленный класс. В закромах с ингридиентами, по счастью, нашлась вода, и, слизеринка, глубоко вздохнув, словно заранее извиняясь за непотребство, вылила все содержимое фляги парню в лицо. Никакого эффекта. Абсолютный ноль. Я убила Тибериуса МакЛаггена...
-Клянусь мерлиновой бородой, если ты сейчас же не придешь в себя, то будет еще хуже, - она осторожно тряхнула гриффиндорца за плечо, - Терри, ну пожалуйста, ну открой глаза...
У слабых людей внутри гибкий стержень. Когда на них налегают трудности, они сразу же начинают прогибаться. И ломаются. Бесшумно и незаметно.
У сильных людей внутри прочный стержень. Когда на них налегают трудности, они выдерживают их до конца. Пока последняя тяжесть не переломит их стержень пополам. Такие люди ломаются с оглушительным треском. Лиз себя всегда относила ко вторым, но сегодняшний день показал, что нельзя быть такой самоуверенной.

Отредактировано Eliza Montegue (12 июня, 2012г. 01:12:09)

Из дневника Элайзы Джейн Монтегю. 
Нам по восемнадцать. Мы молоды, красивы, умны и подаём большие надежды. У нас за плечами Хогвартс, красивые дипломы в корочке – верный пропуск в Министерство, у меня «В» по зельям и травологии, у Терри – ровный ряд «П». Мы – молодое поколение, которое боготворят и на которое молятся. Мы – элита. На таких, как мы, надеются. Верят, что мы сделаем этот мир лучше, заставим Министерство взять новый политический курс и устроим всем рай на земле. Мы же лучшие. 
И мы решили все бросить. 
Он мог  бы договориться со слизерином. На пятом курсе, увидев значок старосты у Поттера, я была шокирована. Почему он, почему не Тибериус? Спустя пару лет поняла: лучший ученик школы, абсолютный рационал и дипломат, Терри мог прекратить вражду факультетов одной всеобщей попойкой и откровенным разговором. Только вот никому это не было нужно. Нужен был кто-то, обладающий харизмой и властью, призывающий к борьбе. Поттер подходил идеально. При столкновении гриффиндорцев и слизеринцев в коридоре он бросался на защиту своих, был готов набить морду слизеринскому старосте и развязать очередную межфакультетскую войнушку. То, что нужно было директору для создания армии света. То, чего хотел Тёмный Лорд, чтобы завербовать своих сторонников. Своими руками я помогала обоим в равной мере. Терри бы обоих обломал. Ему это было не нужно. Ему нужна была я- гордячка с вражеского факультета. 
Полный дом гостей. Натягиваю перчатки, закрывающие руки до локтя и последний раз смотрю на себя в зеркало: нереальная, нездешняя и счастливая. 
Дядя протягивает беренди и усмехается, глядя на то, как из ничего делается много шума, Кесс суетиться, пытаясь отыскать пропавшие куда-то шпильки, Розье надираются до синих чертей перед глазами в библиотеке, наплевав на правила и условности, брат вместе с матерью обхаживает гостей и будущих родственников. Холодные пальчики Беатриче и  драгоценности прабабки Тибериуса стали завершающим эпизодом.
-Пора- Трэверс встает, и осторожно целует меня в лоб, прежде чем закрыть лицо сеткой вуали. - Если ты решилась, то пути назад нет, - куда то в пустоту. Киваю, крепче перехватив его локоть. -Решилась. Когда чуть его не убила. Как там говорят магглы: В добрый путь?

-Вот только глаза открыл и уже командует, - неподдельно возмущается блондинка, возвращая гриффиндорцу палочку, сейчас абсолютно в ее руках бесполезную. Осторожно убирает ему со лба челку, вот что за мода пошла, глаз не видать, но все ходят... Улыбается все же, едва заметно, и даже язвить нет желания. В последнее время их перебранки- дань привычке, а не способ самовыражения. - Смотри, сбегу с Теренсем, если это станет обыденностью. Снова смеется, целуя гриффиндорца в щеку. Мама в детстве учила, что надо поцеловать и все пройдет. От чего бы не проверить на практике?
 Мы скоро истаем в отравленный полынью воздух. Белая кость, аквамариновая кровь – мы рождаемся со смертельной усталостью в глазах, обезображенные родственными браками наших предков, растём порочными эстетами, тонкопалыми садистами, воспринимающими нормальность как отклонение; в школе нас трясёт при виде грязнокровок, но в переплетённой серебристыми линиями гостиной мы курим маггловские сигареты и выкладываем кокаиновые дорожки на столах. Мы пишем сумасшедшие картины, свитые в нашем воображении синеватым дымом, царящем по ночам в спальнях. Нам неинтересна учёба, - в наших генах заложена самая пагубная магия, - мы варим глинтвейн в котлах для Феликс Фелицис и запускаем с крыши самолётики из конспектов по истории. 
Мы мечтаем о крылатой свободе - кодекс элиты позволяет запретное, но запрещает обыкновенное. И тогда мы учимся презирать свободу обыкновенных, наслаждаясь изысканной и безнравственной свободой, доступной лишь аристократии. 
Мы – словно клан обречённых: держимся вместе, но даже наедине с братом или сестрой не снимаем маску, ибо наши обнажённые чувства иногда бывают сильнее Круциатуса. Мы почти не умеем любить, - наши браки предопределены, а связи недолговечны. Мы опасаемся привыкнуть, привязаться – это слабости тех, других, не-нас. 
Мы действительно – не такие. Мы медленно умираем, не желая признавать этого, умираем изящно, как и положено лордам; уносим за собой эпоху менуэтов и гравюр, мрамора и ангелов с фарфоровыми крыльями. Мы должны остаться легендой, отступив во время, но мы не можем отступить просто так. 
-Ты же знаешь, Терри, я неправильная слизеринка - между поисками палочки и твоей жизнью выбрала второе.
Палочка знает о человеке куда больше, чем человек о ней. Палочка сама выбирает себе хозяина, - это объясняют каждому одиннадцатилетнему ребёнку; в дальнейшем она начинает подстраиваться под человека, вбирать в себя его качества, она учится понимать малейшее желание хозяина. Палочка становится частью мага – это понимают почти все. Но никто не замечает того, что, казалось бы, лежит на поверхности. На узких собраниях Министерства большие начальники год за годом твердят о необходимости как можно тщательней скрывать материалы о хоркруксах. И никому из этих болванов никогда не придёт в голову, что хоркрукс есть у каждого мага…и сейчас они оба не могут колдовать. Странно, что Тибериус этого еще не понял. - Оставь, я пыталась...Салазар побери… шикарное ощущение…чувствовать себя сквибом - пытается ехидничать сквозь зубы она, скрывая неподдельный страх. -Делать то что будем?

Отредактировано Eliza Montegue (14 июня, 2012г. 23:43:54)

Есть дни, которые сложно описать: вы мучительно размышляете, как передать это ускользающее в белёсый неяркий свет чувство, сонность и бессонницу, спокойствие и тоску. В конце концов вы утомляетесь и обозначаете это каким-то субъективным ассоциативным понятием, которое уже давно появилось у вас в голове, но подавлялось логикой, говорившей, что оно не имеет к настроению никакого отношения. Ну, не имеет – это верно, зато похоже. Этот день почему-то напомнил ей совсем другой:

Из дневника Элайзы Джейн Монтегю.
- …
- Тим. Меня зовут Тим.
Сын полка, знаменосец, Ангелёнок – льняные прядки, свивающиеся в короткие завитки у шеи, кроткие светло-кофейные глаза, изогнутые ресницы, хрупкие ключицы в треугольном вырезе чёрного свитера. Уилкс, который приставку «junior» принимает как смертельное оскорбление. 
Five o’clock, время чаепития. Редж стоит у окна; солнце – великий Салазар, солнце, через столько дней! – играет золотом в длинных медных волосах.
Он думает, рассеянно глядя, как слизеринка разливает вишнёвый чай по крошечным фарфоровым чашкам, об Ирландском насквозь прогнившем бюрократическом аппарате, о том, как министерские крысы облегчают работу им, Вальпургиевым рыцарям. О том ещё, что ученик по фанатичной преданности опередит даже Беллу. Белла-Белла, белладонна… впрочем, речь не о ней.
Что угодно, только не быть сыном бюрократа, разменявшего аристократический герб на сотни бумажек с отчётами о толщине днища котлов! Что угодно, только стряхнуть с себя эту пыль вырождения! А Вы, мой Лорд, Вы - свет, такой яркий, что большинство просто слепнет и принимает Ваш свет за тьму. Даже учитель не понимает его до конца. А уж девчонка эта…
Ангелёнок нервно ищет сигареты в кармане брюк. Прикуривает, выпускает, прищурясь, к потолку синеватые струйки дыма.
- Сколько тебе лет, Тим? Тринадцать? – Лиз тихо усмехается; длинная блузка, короткая юбка, встрёпанные русые волосы.
- Пятнадцать, - огрызается парень.
«Пятнадцать. И не учите меня жить. Вот так вот, Шерлок. Как тебе нынешняя молодежь?» - девчонка веселится, демонстративно закинув ногу на ногу. 
Ангелёнок спешно отводит взгляд от её коленей.
- Un enfant terrible! – Монтегю картинно возводит глаза к потолку.
- Bien sur. Mais… il est charmant, - безмятежно смеётся в ответ Розье.
- Почему на меня заранее поставили штамп изменницы? – задумчиво спрашивает блондинка, когда парень аппарирует из поместья.
Редж щурится на осеннее солнце – жёлтые всполохи в тёмно-зелёных глазах. За окном листопад. Липовые аллеи почти прозрачны – ломкие высохшие листья на каменных дорожках; воздух искрится тёплыми брызгами шампанского.
- Почему? – девчонка закатывает рукав, разглядывает Метку. – Даже Ангелёнок уже считает меня предательницей. Неужели у меня на лице написано, что я считаю это…
Он её понимает. 
С самого детства его родственники почему-то вбили в голову себе – и ему тоже – что он непременно станет позором всей семьи. Нелепость какая-то. «Редженальд не желает ехать в Малфой-мэнор, Редженальд снова сидит не в детской, а на чердаке, Редж опять читает эту ужасную Нумерологию! Розье, как вы себя ведёте? Вас не станут принимать в приличном обществе!»
Да плевать он хотел на приличное общество! Розье в одиннадцать лет знал Нумерологию на уровне пятого курса, зато не умел обращаться с метлой и с многочисленными кузенами и кузинами. Редж был интровертом и мизантропом, но чувство долга всегда было превыше всего. 
Впрочем, родственники до сих пор взирают на него с опасением.
Да молчу я, молчу, - Лиз вздыхает и с несказанным наслаждением забирается на подоконник. Сатрапа, палача и мучителя, слава Салазару, сегодня нет.
Она машинально чертит узоры на тёплом, нагретом вечерним октябрьским солнцем стекле, украдкой рассматривает семиюродного дядюшку, привычным движением узкопалых рук переплетающего хвост. Какая тоска, чёрт побери. Какая невозможность. Какая нежность…
На улице начинается ливень.

Послушно забирает из рук гриффиндорца склянку, и сует ее в карман, все равно мантия на выброс. Она улыбается, кошачьей такой улыбкой, вынимая из прически шпильку...-Смотри и учись- в голосе- легкая насмешка. Пара манипуляций с непригодной уже безделушкой, и замок поддается с натужным "бряк". Лиз распахивает дверь, и жестом приглашает гриффиндорца следовать во тьму. 

Отредактировано Eliza Montegue (25 июня, 2012г. 23:00:47)

Из дневника Элайзы Джейн Монтегю.
Говорят, что у слизеринцев нет чувства долга. Ах, было бы чудесно, если бы эти крикливые обвинения были правдой!.. Мой долг - по крови, по духу, – бороться против тех, кто хочет, чтобы мы остались легендой. Чистота крови, строгая иерархия аристократии – да, эти мечты безумны, но предавать идеал из-за его ненормальности недостойно герба моего факультета. И какой бы потомственной эгоисткой я ни была, долг слизеринки мне придётся исполнить, даже переступив через себя. 
«Опять разводишь философию, - устало укоряют хозяйку черные глаза ворона, удобно расположившегося  на ее руке- ровно дитя малое, сама с собой софистикой занимаешься. Будто не знаешь: откажешься – убьют. Проявила б лучше профессиональное благоразумие, соглашалась бы скорее…»
Серебряные стрелки на ходиках показывают полпятого; первая четверть октября, душный запах мокрых листьев сквозь оконную раму. Дождь не прекращается шестой день, навевая на всех обитателей замка невыразимую меланхолию. Даже хвалёная британка отворачивается от затуманенного окна и зажигает на столике в углу причудливо-узорчатую свечу, наполняющую комнату неуловимо-тонким ароматом шоколада.

 Как глупо это всё, думает она, сжимая ладонь гриффиндорца, - как глупо. Возрождение, аристократия, белая кость, сапфировая кровь, венецианское стекло и богемский хрусталь. А на деле – грязь, политика, бюрократия, и даже алмазному британцу не выбраться из этого механизма. Но лучше бы, чтобы метки на ее руке не было никогда.
Незачем ему знать, каково это. Да и что она может ему рассказать? Убивать страшно только в первый раз, и не за себя она боится, теперь не только за себя, поговорить бы, да все время кажется, что не вовремя.
Он  привязывает ее к себе, медленно и неумолимо, возможно, из какого-то машинального эгоизма, который так ему свойственен. Он становится страшно близок. Нет слова «мы», есть только близость, которая не соединяет в одно, как происходит это у влюблённых, а держит рядом – тихо и без намерения когда-либо отпустить.
Они идут молча.
При всей несхожести у них есть одна общая черта: в отличие от большинства людей  не испытывать страха перед молчанием. Оно не становится для них стеной. 
Так-то. Никогда не угадаешь, с каким человеком тебе будет легко молчать. И загадочна эта прихоть природы: почему легко молчать с тем, с кем так сложно жить?
 Но это здорово – улыбаться, когда серьёзнее вроде бы некуда. Высмеять жизнь, магию и смерть – и вот уж тебе легче и лучше, и ты чувствуешь себя выше всего высмеянного. В этом Лорд, безусловно, прав.
 Хорошие мальчики всегда берут в руки огненные мечи, чтобы спасти запутавшихся девочек.
-Только кошки тут не хватало...что стоишь, бежим!!!